Лариса Петрашевич,
Монреаль
Лет семь тому назад по "Культуре" случайно довелось посмотреть изумительное старое кино какого-то польского режиссёра. Ну почему я не запомнила ни названия, ни фамилии? Нет, не Вайда, какой-то другой постановщик. Не помню, безнадежно забыла.
В двух словах: дело происходит во время войны. Он - антифашист, но при этом мужчина творческой профессии, истерик с парализованной силой воли, человек искусства ради искусства, случайно оказавшийся в гуще военных событий, а случайно потому, что на самом деле его интересует только собственное "я". Вот он, худший выбор из набора худших мужских "комплектаций". Она - любит его бесконечно и до дрожи, все время задает их отношениям тон задора и куража (он боится всего творящегося вокруг, хоть и борется с фашистской чумой), и расписывает ему всю бездонность его таланта (он остро нуждается в похвале, каждую минуту). Когда в дом приходят немцы и пытаются вытрясти из нее, где он прячется, она не только не выдает его, но и героически (это уместное слово) сносит акт изнасилования себя все теми же пришедшими немцами. А он в это время сидит то ли в шкафу, то ли в сундуке и все это - ахтунг - наблюдает через щель, но не выходит, какое там, он даже не дышит. Он так боится за себя! И вот таким образом она сражается за него и за свою любовь до самого конца войны, она тащит этого человека, словно пока еще живой и очень порядочный боец своего полумёртвого друга. А после войны он все равно заканчивает жизнь самоубийством на почве эгопсихоза. И так жутко страшно становится за эту женщину, по сути тысячу и один раз преданную человеком, которого она кровоточащей любовью своей всё тянула куда-то, куда ему не надо было. Убийственное кино, пробирает до сбоя в работе всех органов чувств и остается в обескураженном сердце навсегда.
Композиционно фильм сделан таким образом, что по прошествии многих лет героиня рассказывает об этом своему случайному попутчику в самолёте. За время рассказа невольный слушатель ест, пьет, выкуривает пачку сигарет (фильм очень старый, тогда еще разрешено было курить в облаках), вскакивает, выбегает в туалет, прибегает назад и пр. А она отказывается от всего, что предлагает стюардесса, только все время просит подлить себе коньячку.
Я вот сейчас тоже лечу в самолете и вспоминаю этот грандиозный (вообще начисто потерявшее хоть какой-то смысл слово, но сейчас оно мне по душе) фильм. Коньяку, правда, никто и не собирается предлагать, но я принимаю это смиренно: у меня же нет такой истории за плечами. Так, максимум разбавленное красное вино.
Монреаль
Лет семь тому назад по "Культуре" случайно довелось посмотреть изумительное старое кино какого-то польского режиссёра. Ну почему я не запомнила ни названия, ни фамилии? Нет, не Вайда, какой-то другой постановщик. Не помню, безнадежно забыла.
В двух словах: дело происходит во время войны. Он - антифашист, но при этом мужчина творческой профессии, истерик с парализованной силой воли, человек искусства ради искусства, случайно оказавшийся в гуще военных событий, а случайно потому, что на самом деле его интересует только собственное "я". Вот он, худший выбор из набора худших мужских "комплектаций". Она - любит его бесконечно и до дрожи, все время задает их отношениям тон задора и куража (он боится всего творящегося вокруг, хоть и борется с фашистской чумой), и расписывает ему всю бездонность его таланта (он остро нуждается в похвале, каждую минуту). Когда в дом приходят немцы и пытаются вытрясти из нее, где он прячется, она не только не выдает его, но и героически (это уместное слово) сносит акт изнасилования себя все теми же пришедшими немцами. А он в это время сидит то ли в шкафу, то ли в сундуке и все это - ахтунг - наблюдает через щель, но не выходит, какое там, он даже не дышит. Он так боится за себя! И вот таким образом она сражается за него и за свою любовь до самого конца войны, она тащит этого человека, словно пока еще живой и очень порядочный боец своего полумёртвого друга. А после войны он все равно заканчивает жизнь самоубийством на почве эгопсихоза. И так жутко страшно становится за эту женщину, по сути тысячу и один раз преданную человеком, которого она кровоточащей любовью своей всё тянула куда-то, куда ему не надо было. Убийственное кино, пробирает до сбоя в работе всех органов чувств и остается в обескураженном сердце навсегда.
Композиционно фильм сделан таким образом, что по прошествии многих лет героиня рассказывает об этом своему случайному попутчику в самолёте. За время рассказа невольный слушатель ест, пьет, выкуривает пачку сигарет (фильм очень старый, тогда еще разрешено было курить в облаках), вскакивает, выбегает в туалет, прибегает назад и пр. А она отказывается от всего, что предлагает стюардесса, только все время просит подлить себе коньячку.
Я вот сейчас тоже лечу в самолете и вспоминаю этот грандиозный (вообще начисто потерявшее хоть какой-то смысл слово, но сейчас оно мне по душе) фильм. Коньяку, правда, никто и не собирается предлагать, но я принимаю это смиренно: у меня же нет такой истории за плечами. Так, максимум разбавленное красное вино.
Монреаль
Лет семь тому назад по "Культуре" случайно довелось посмотреть изумительное старое кино какого-то польского режиссёра. Ну почему я не запомнила ни названия, ни фамилии? Нет, не Вайда, какой-то другой постановщик. Не помню, безнадежно забыла.
В двух словах: дело происходит во время войны. Он - антифашист, но при этом мужчина творческой профессии, истерик с парализованной силой воли, человек искусства ради искусства, случайно оказавшийся в гуще военных событий, а случайно потому, что на самом деле его интересует только собственное "я". Вот он, худший выбор из набора худших мужских "комплектаций". Она - любит его бесконечно и до дрожи, все время задает их отношениям тон задора и куража (он боится всего творящегося вокруг, хоть и борется с фашистской чумой), и расписывает ему всю бездонность его таланта (он остро нуждается в похвале, каждую минуту). Когда в дом приходят немцы и пытаются вытрясти из нее, где он прячется, она не только не выдает его, но и героически (это уместное слово) сносит акт изнасилования себя все теми же пришедшими немцами. А он в это время сидит то ли в шкафу, то ли в сундуке и все это - ахтунг - наблюдает через щель, но не выходит, какое там, он даже не дышит. Он так боится за себя! И вот таким образом она сражается за него и за свою любовь до самого конца войны, она тащит этого человека, словно пока еще живой и очень порядочный боец своего полумёртвого друга. А после войны он все равно заканчивает жизнь самоубийством на почве эгопсихоза. И так жутко страшно становится за эту женщину, по сути тысячу и один раз преданную человеком, которого она кровоточащей любовью своей всё тянула куда-то, куда ему не надо было. Убийственное кино, пробирает до сбоя в работе всех органов чувств и остается в обескураженном сердце навсегда.
Композиционно фильм сделан таким образом, что по прошествии многих лет героиня рассказывает об этом своему случайному попутчику в самолёте. За время рассказа невольный слушатель ест, пьет, выкуривает пачку сигарет (фильм очень старый, тогда еще разрешено было курить в облаках), вскакивает, выбегает в туалет, прибегает назад и пр. А она отказывается от всего, что предлагает стюардесса, только все время просит подлить себе коньячку.
Я вот сейчас тоже лечу в самолете и вспоминаю этот грандиозный (вообще начисто потерявшее хоть какой-то смысл слово, но сейчас оно мне по душе) фильм. Коньяку, правда, никто и не собирается предлагать, но я принимаю это смиренно: у меня же нет такой истории за плечами. Так, максимум разбавленное красное вино.
Лет семь тому назад по "Культуре" случайно довелось посмотреть изумительное старое кино какого-то польского режиссёра. Ну почему я не запомнила ни названия, ни фамилии? Нет, не Вайда, какой-то другой постановщик. Не помню, безнадежно забыла.
В двух словах: дело происходит во время войны. Он - антифашист, но при этом мужчина творческой профессии, истерик с парализованной силой воли, человек искусства ради искусства, случайно оказавшийся в гуще военных событий, а случайно потому, что на самом деле его интересует только собственное "я". Вот он, худший выбор из набора худших мужских "комплектаций". Она - любит его бесконечно и до дрожи, все время задает их отношениям тон задора и куража (он боится всего творящегося вокруг, хоть и борется с фашистской чумой), и расписывает ему всю бездонность его таланта (он остро нуждается в похвале, каждую минуту). Когда в дом приходят немцы и пытаются вытрясти из нее, где он прячется, она не только не выдает его, но и героически (это уместное слово) сносит акт изнасилования себя все теми же пришедшими немцами. А он в это время сидит то ли в шкафу, то ли в сундуке и все это - ахтунг - наблюдает через щель, но не выходит, какое там, он даже не дышит. Он так боится за себя! И вот таким образом она сражается за него и за свою любовь до самого конца войны, она тащит этого человека, словно пока еще живой и очень порядочный боец своего полумёртвого друга. А после войны он все равно заканчивает жизнь самоубийством на почве эгопсихоза. И так жутко страшно становится за эту женщину, по сути тысячу и один раз преданную человеком, которого она кровоточащей любовью своей всё тянула куда-то, куда ему не надо было. Убийственное кино, пробирает до сбоя в работе всех органов чувств и остается в обескураженном сердце навсегда.
Композиционно фильм сделан таким образом, что по прошествии многих лет героиня рассказывает об этом своему случайному попутчику в самолёте. За время рассказа невольный слушатель ест, пьет, выкуривает пачку сигарет (фильм очень старый, тогда еще разрешено было курить в облаках), вскакивает, выбегает в туалет, прибегает назад и пр. А она отказывается от всего, что предлагает стюардесса, только все время просит подлить себе коньячку.
Я вот сейчас тоже лечу в самолете и вспоминаю этот грандиозный (вообще начисто потерявшее хоть какой-то смысл слово, но сейчас оно мне по душе) фильм. Коньяку, правда, никто и не собирается предлагать, но я принимаю это смиренно: у меня же нет такой истории за плечами. Так, максимум разбавленное красное вино.
0 коммент. → О крепости вин
Отправить комментарий